Деревня перед городом сплошные преимущества имеет. До вечера буду перечислять, и то не сосчитаю. Вы, горожане, живете как закорючки в амбарной книге. За все платить вынуждены: жилье нанимать, еду покупать. Дворнику – пятак, извозчику – гривенник, цирюльнику вообще полтину! Каждодневно – деньги, деньги, деньги. А взамен что получаете? Иллюзию цивилизованной жизни. Миражи вы скупаете, вот как! Вечно куда-то бежите, толкаетесь локтями, деретесь за кусок пожирнее. Шум, смрад, долговые расписки… А в деревне тишина и покой, воздух – не надышишься! Опять же, рыбка ловится. Зайцы скачут непуганые. Яблоко с ветки сорвал и уже счастлив. Мне возражают: зато фонари на улицах Москвы целую ночь горят. Светло! Зачем? Ночью должно быть темно, чтобы спалось крепче. Но куда там! Вам нужны заменители солнца, потому что от заката до рассвета продолжаете бегать, толкаться и суетиться. Города омерзительны именно по этой причине: они лишают людей тишины и покоя…
Мир сегодня стал слишком маленьким. Всё стало похожим одно на другое, а разные культуры и традиции тихо исчезают. Поэтому мои любимые места в любой стране — это деревни.
Лето 1829 года Пушкин провел в деревне. Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили: «Это ничаво».
Деревня, видите ли!.. Да там один воздух чего стоит! Утром окно откроешь — как, скажи, обмоет тебя всего. Хоть пей его — до того свежий да запашистый, травами разными пахнет, цветами разными…
Вся моя жизнь была целым рядом балов, и в этом заключается трагизм моего существования. Я любил деревню, чтение, охоту, любил тихую семейную жизнь, а между тем весь свой век провёл в свете, сначала в угоду своим родителям, потом в угоду жене. Я всегда думал, что человек родится с весьма определёнными вкусами и со всеми задатками своего будущего характера. Задача его заключается именно в том, чтобы осуществить этот характер; всё зло происходит оттого, что обстоятельства ставят иногда преграды для такого существования. И я начал припоминать все мои дурные поступки, все те поступки, которые нéкогда тревожили мою совесть. Оказалось, что все они произошли от несогласия моего характера с той жизнью, которую я вёл.
Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности.
В деревне нет никакого нового года, а есть лишь продолжение старого. Деревенское время, в отличие от городского, не разноцветные обрывки из разных мест понадерганные и связанные узелками новогоднего шоу по телевизору, а бесконечная, низачтонеразрывная нить, на которой, как на елочной гирлянде, висит все — и валенки, сохнущие у печки, и сама печка, и мокрые насквозь обледенелые детские рукавички, и летние ситцевые сарафаны, и зимние овчинные тулупы, и засыпанная снегом собачья будка, и собака вместе с ее брехней, и две сороки на крыше сарая, и стог свежескошенного сена, и сугроб, и дом с трубой, и дым из трубы, и крестины, и именины, и поминки, и сто пятьдесят без всякого повода, и даже сверчок, который теперь трещит в ласковом тепле нагретой печки, а летом звенел кузнечиком и следующей зимой снова будет сверчком.
Здешняя жизнь меня вполне устраивает — никто не давит, незатейливые развлечения, массу времени проводишь на свежем воздухе.
В городской квартире уют создать непросто — один для этого расставляет по всем комнатам фарфоровые статуэтки пионеров, балерин и писателей, купленные на блошином рынке; другой в художественном беспорядке разбрасывает умные книги у себя на письменном столе, да еще и в каждую вставит по пять закладок; третий перед духовкой, в которой румянится дюжина куриных голеней из супермаркета, ставит кресло, закуривает трубку и заставляет лежать у своих ног на синтетическом коврике комнатную собаку размером с кошку; четвертый… Впрочем, всё это в городе. В деревне, для того чтобы создать уют, достаточно затопить печку или ранней весной вырастить на подоконнике огурцы, покрытые нежной молочной щетиной.
На той неделе был проездом в Париже — деревня деревней…
Когда ты живешь в деревне и едешь в Москву, Париж, Лондон, то твои глаза гораздо шире открыты. Городские жители устали от всего. А я замечаю всё новое свежим взглядом.
Внук, который провёл всё лето у бабушки в деревне, измеряет давление лучше участкового врача.
Сейчас бы проснуться утром в деревне у бабушки, а на календаре начало июня, тебе 12 лет и впереди вся жизнь. И всё, что творится вокруг — тебе просто приснилось.
… нам в деревне, что ни выращивай, богачом не станешь.
Можно вывезти девушку из деревни, но невозможно вывести деревню из девушки.
Ты ведь знаешь: в каждом российском селении есть придурок… Какое же это русское селение, если в нем ни одного придурка? На это селение смотрят, как на какую-нибудь Британию, в которой до сих пор нет ни одной Конституции…
Мы жили в деревнях. А потом в городах. Теперь будем жить в интернете.
Само по себе одиночество не есть наставник невинности. и деревня не учит порядочности.
Еду к Маме я в деревню, в поезд прыгаю с утра, отдохну там и окрепну, от природы той ослепну… а еще я съем, наверно, витаминов 3 ведра.
Деревенский Интернет
Тем хорош, что его нет.
Как хорошо в деревне летом! Картошку можно бесплатно окучивать. Пропалывать разрешено все, чего душа пожелает. В конце концов дров всегда можно всласть порубить.
Городские стены строятся из обломком деревень.
Идиоты забавны, вот почему в каждой деревне хотят иметь своего.
Все, что ее окружало, — деревенская скука, тупость мещан, убожество жизни, — казалось ей исключением, чистой случайностью, себя она считала ее жертвой, а за пределами этой случайности ей грезился необъятный край любви и счастья.
Деревня родима краше Москвы.
«Сеновал работает до первой дойки», а вот задержавшиеся могут и вилы в задницу заполучить…
Если вы хотите, чтобы вас знали незнакомые, живите в деревне; а если хотите, чтобы вас не знали знакомые, живите в городе.
