Он еще с гимназических лет мечтал о прозе, о книге жизнеописаний, куда бы он в виде скрытых взрывчатых гнезд мог вставлять самое ошеломляющее из того, что он успел увидать и передумать. Но для такой книги он был еще слишком молод, и вот он отделывался вместо нее писанием стихов, как писал бы живописец всю жизнь этюды к большой задуманной картине.
Печку топить — это вам не на рояли играть. Надо поучиться.
… искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь.
Рассудок? Но он — как луна для лунатика.
Я все-таки женщина и трагически хорошо воспитана.
… У него было дворянское чувство равенства со всем живущим.
Отчего мы всегда врозь?
Она сама была в тягость себе. Ей хотелось бежать куда глаза глядят от себя самой.
Завидна участь растоптанных. Им есть, что рассказать о себе.
Лара хорошо училась не из отвлеченной тяги к знаниям, а потому что для освобождения от платы за учение надо было быть хорошей ученицей, а для этого требовалось хорошо учиться.
Когда революция побудила его, он решил, что сбывается его вековой сон о жизни особняком, об анархическом хуторском существовании трудами рук своих, без зависимости и обязательств кому бы то ни было. А он из тисков старой, свергнутой государственности попал под еще более тяжкий пресс нового революционного сверхгосударства.
А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению.
Ты мне, Борис, нужен как пропасть, как прорва, чтобы было куда бросить и не слышать дна. <…> Чтобы было куда любить. Я не могу (ТАК) любить не поэта.
Знаком ли вам сумбур таких компаний, Благоприятный бурной тайне двух? Кругом галдят, как бубенцы в тимпане, От сердцевины отвлекая слух.
Война была искусственным перерывом жизни, точно существование можно на время отсрочить (какая бессмыслица!)
Я с человеком в себе, как с псом: надоел — на цепь.
Мир — это музыка, к которой надо найти слова!
Не волнуйся, не плачь, не труди
Сил иссякших, и сердца не мучай.
Ты жива, ты во мне, ты в груди,
Как опора, как друг и как случай.
Любить иных — тяжёлый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Я унизил себя до неверья.
Я унизил себя до тоски.
Все нынешней весной особое,
Живее воробьёв шумиха.
Я даже выразить не пробую,
Как на душе светло и тихо.
Все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить.
Тишина, ты — лучшее
Из всего, что слышал.
Сознание — яд, средство самоотравления для субъекта, применяющего его на самом себе.
